Московский литературный сборник на 1847 год

Московский литературный сборник на 1847 год
Москва, 1847, в типографии Семена

С. 9
Торжество светлой мысли
Драма в шести актах
Перевод с санскрита К. Коссовича

219
Продолжение Писем из Вены Ригельмана
С. 423
Шлёцер. Рассуждение о русской историографии А. Попова.
593
Прага (отрывок из писем Погодина)
667
Литература западных славян (Срезневский)
689
Двойная жизнь (отрывок из романа К.Павловой)
Отдел критики
791
«Римские письма» Андрея Муравьева (критика Ф. Чижова)
795
(Про Василия Барского)
819-823
Описание города Бари из записок Барского

843
Памятники московской древности Снегирева (критика)

С. 909
Оглавление

С. 509 (485)
Прощание с Францией и Женева. Ө. Чижов, Венеция, 1844

512
С благодарностью [я] пользовался всеми средствами для умственных занятий, которые здесь безданно, беспошлинно и беспросьбенно доставлены каждому: библиотеки, галереи, чтения наук, больницы, всё это открыто, всё одинаково доступно как иностранцу, так и туземцу.
513
Но время идет и проходит, а моя упрямая русская природа не гнётся под французский склад, и всё что-то грустно, чего-то не достаёт и не достаёт сильно. Чем дальше, тем сильнее хочется скорее расстаться с Парижем и Франциею.
Не будь я русским, меня не удивило бы, что я не нашёл во Франции ничего, что могло бы сильно привязать к себе. Взаимная нетерпимость никак не диво в высокообразованной Европе. И точно германец не любит Франции по совершенной противоположности французской и немецкой природы. Англичанин давнишний закоренелый враг француза. Итальянец до сих пор не может примириться с настоящею политическою и умственною незначительностью своего отечества, потому никак не в состоянии признать превосходства заальпийской образованности; в душе своей находит Францию, Германию и Англию далеко ниже своей родины, не может доказать этого на деле и думает доказать тем, что их не терпит.
514
Русский, вообще всякий истинный славянин, от природы рождён любящим. Сердце славянина устроено так, что он везде найдёт, что полюбить, со всеми сойдётся. Взглянув на славянина и сравнив его со многими другими, невольно скажешь: «вот истинный христианин, в нём нет ненависти к врагам своим». И точно, не тронь прямо за живую струну славянской народности, не тронь Церкви, самого верного ея оплота, славянин почти с одинаким радушием, с искренностью сердца и почётом примет и пренебрегающего, гнушающегося им немца, и подсмеивающего над ним подчас француза, и надменного англичанина, и турка, отделённого от него неизмеримым расстоянием религиозных верований.
515
…простой, пока ещё неиспорченной природе истого русского, требующей приволья и полноты жизни, особенно внутренней, беспрестанно ищущей согласия между внутренними и внешними её явлениями, никак не ужиться с одностороннею, исключительно внешнею жизнью Франции.
516
В Авиньоне тот же самый главный священник авиньонской, некогда папской церкви, который говорил со мною очень умно и очень основательно о спорах между духовенством и университетом, сбил все века воедино, когда дошло до древней живописи в храме, где он ежедневно служит обедни, и смешивал художников дорафаелевских времён с теперешним живописцем Девериа.
С. 517 (493)
Зайдёте ли в кофейню? Все читают. Читают в театре в продолжении междудействий, читают на гуляньях, читают на железной дороге, читают в магазинах и лавках; даже есть газеты для чтения в тех кабинетах, которым не дано нигде того права общественности, каким они пользуются в Париже.
По мне, из двух крайностей я в тысячу раз охотнее выбрал бы недостаток чтения, нежели излишество. Даже право вряд не лучше ли совсем не читать, нежели отдавать всего себя печатному. При недостатке чтения есть свобода мышлению, сохраняется его самостоятельность, и, что всего важнее, на мышление не возлагается лишних, часто не сносимых им тяжестей.
520
Где всего более поражала меня такая внешность, это в веселии французов, и особенно француженок. Парижанка готова смеяться, когда вам угодно, но при этом никогда улыбка губ не бывает в ладу с выражением глаз: губы смеются, а глаза или смотрят в зеркало, или бросают вполоборота взгляд на мимоидущего. Это смех заказной, улыбка гостинная, бальная весёлость, а не смех от души нашей доброй славянки, не простое раздолье приятельской русской беседы, и не сердечная улыбка италиянки.

С. 522
С десятью франками в день и вдобавок с некрепким здоровьем я чувствовал недостаток, и тут же вместе с тем беспрестанно видел кругом себя людей далеко беднее меня, людей в ужасной нищете, которым я не имел средств оказать помощи. Невольно при этом вспоминал я Италию: там я брат богачу и бедняку, потому что роскошная её природа всем нам дает общий обильный и дешевый стол и общее обилие наслаждений, а искусство, надпись над входом в Италию, знает одно различие, — людей с душою и бездушных.

С. 523
Обедаю я за три франка, выхожу из трактира, бедняк роется в сору, чтоб заработать несколько копеек; хлеб с водою, вот и вся его пища. Трехфранковый обед тяготит меня при подобной приправе. На Юге ещё больше бедных, да менее их страдания. В Неаполе их десятки тысяч; но лазарони достал себе полкарлина, наши пять копеек серебром, ещё и того менее, он обедает почти одно и то же со мною: виноград, персики, фиги, макароны, каштаны, салат во всякое время года; всё это у нас с ним общее. Отчего это происходит? Ответ прост: в Италии сближение людей дело природы, дар Божий; во Франции оно творение ума человеческого; там оно вошло в состав человеческой природы, здесь остановилось на одной внешности.
525
Этому всему, известному у французов и у наших художников под особым названием шик (chic), этому здесь полное разгулье; но как ни ищите, а не найдёте в Париже жизни истинно художественной.
533
Во Франции, по дороге, редко встретишь обед дешевле трёх франков; блюд множество, но зато всё очень плохо. В Германии большею частью общий стол два франка, ещё и того меньше, без притязания на роскошь, но зато всё свежо и здорово. В Италии за ту же цену всё, чем так щедро наделяет её богатая её природа.
535
На швейцарской таможне нас вовсе не осматривали и само собою разумеется, что такая неожиданная милость расположила всех нас в пользу страны, встретившей путников такою приятною неожиданностью.
При въезде в женевские владения вы избавляетесь от всякой исповеди, всё дело кончается пропискою пашпорта.
538
Горько слушать, когда бранят чужие, особенно когда ругают нас немцы, потому я прибавляю особенно, что у них, как будто бы в крови есть какое-то нерасположение к славянскому племени, мимоходом будь сказано, вряд ли взаимное; только у славян, по природной их доброте, оно не так резко высказывается.